Я родился в 1938 году в городе Тайнань в Тайване, вырос в Японии (1945-1958), в 1962 году получил степень бакалавра наук по физике в политехническом институте Ренсселера в городе Трой, штат Нью-Йорк, а в 1967 году – степень кандидата физических наук в Корнеллском университете города Итака, штат Нью-Йорк. С 1967 по 1998 год работал в сфере материаловедения (с использованием электронной спектроскопии), главным образом, в Лабораториях Белла в Мюррей Хилл (Нью-Джерси). Когда в конце Второй мировой войны начались ковровые бомбардировки, я жил в пригороде Токио и смотрел, как луч прожектора ищет Боинги B-29, и как артиллеристы пытаются их сбить. Пригород бомбили зажигательными бомбами, а не тяжёлыми фугасами-блокбастерами, которыми утюжили Токио от края до края.
Моё знакомство с фортепиано началось ещё до рождения, поскольку мои родители, оба тайваньцы, закончили колледж в Японии, где некоторое время обучались игре на фортепиано. Мой отец постоянно слушал классическую музыку и учил играть на фортепиано моих тёть, одна из которых впоследствии сама успешно преподавала игру на этом инструменте в Тайнане (Тайвань). В нашей семье игре на фортепиано всегда отводилось важное место, и с 1949 по 1957 я брал уроки и репетировал почти каждый день, по выходным иногда и по 8 часов. Я был так увлечён фортепиано, что стал аккомпаниатором в нашем школьном хоре и органистом в местных церквях (три мессы подряд в канун Рождества!). Я любил фортепиано, но оно было моим вторым приоритетным направлением. Первым было образование, поскольку «моего таланта, очевидно, было недостаточно», чтобы зарабатывать на жизнь в качестве музыканта.
Когда я был маленьким, я был плаксой и обманщиком, и получил от язвительной тётушки прозвище «обезьяна». В возрасте 10 лет я понял, что нечестность усложняет жизнь, делает её жалкой и пугающей, поэтому я попытался быть честным. Неожиданно огромный груз свалился с моих плеч, жизнь стала проще, и успехи, которые за этим последовали, принесли мне радость. Честный человек задаёт вопросы и учится, а не выдумывает истории, чтобы прикрыть своё невежество и остаться при этом невеждой. Все успехи в своей жизни я соотношу с честностью, любопытством и неутолимой жаждой знаний, потому что у меня нет особых талантов, на которые можно было бы рассчитывать. С течением времени я понял, что образование – это основа для честности.
Отсутствие прогресса в игре на фортепиано было удивительным, поскольку я добивался успеха в практических всех начинаниях, в которых принимал участие. Я всегда проявлял настойчивость и живой интерес в любом проекте, за который брался. Я закончил двенадцатилетнее среднее образование за десять лет, был лучшим в классе и почти все эти годы был избран старостой класса. Чувство справедливости в этой католической средней школе (колледж Святого Иосифа в Йокогаме) было потрясающим: хотя там было всего несколько человек, не являющихся католиками, и я и был единственным таким в своём классе, я никогда не испытывал дискриминации. Например, я был лучшим в своём классе при выпуске, исполнял обязанности старосты, произносил речь на выпускном, и был избран учеником года, поскольку получил 6 из 12 наград, присуждаемых выпускникам.
Я изучал физику в политехническом институте Ренсселера на полной стипендии, в моём выпуске были всего 52 человека из 200, пришедших на эту специальность на первом курсе. В колледже я продолжал заниматься игрой на фортепиано, так как в то время аудитории и инструменты в музыкальном отделении не были закрыты. Я даже подружился с одногруппником, который увлекался изготовлением ключей, и он сделал мне ключ от концертного рояля Steinway, стоящего в актовом зале. Меня поразило, что почти все мои одногруппники и члены преподавательского состава играли на каком-либо музыкальном инструменте; мы собирались в доме декана и исполняли камерную музыку. Так что я не прекращал свои занятия по фортепиано, однако это не принесло ожидаемого прогресса в игре.
Фортепиано сыграло важную роль и в моём браке, как и в случае с моими родителями, которые познакомились во время обучения игре на фортепиано в колледже. Трое братьев и сестра моей жены играли либо на фортепиано, либо на скрипке, и, когда я учился в политехническом институте, она жила со своим братом неподалёку. Он купил недорогое (примерно за 45 долларов) и старое, но вполне пригодное для игры пианино. Я приходил к ним домой, чтобы позаниматься, благодаря чему мы познакомились и начали встречаться.
Мне предложили занять должность младшего научного сотрудника в Корнеллском университете и защитить диссертацию по физике. Моим научным руководителем был Джермер, первооткрыватель волновой природы электронов. Поначалу я думал, что всё будет легко, так как вошёл в десятку из 200 студентов, сдававших вступительные экзамены для поступления в магистратуру. Я быстро осознал, что должен был подавать документы на факультет прикладной физики, а не на факультет физики, и едва смог сдать все предметы и получить диплом. Мне приходилось так усердно учиться, чтобы не вылететь, что за несколько месяцев до выпуска я попал в больницу от переутомления. Врач не был обеспокоен моим состоянием, улыбнулся мне и сказал: «Продержитесь ещё 3 месяца, и всё будет в порядке.»
Я купил за 400 долларов подержанное пианино, привёз его домой на грузовике и по книгам научился настройке инструмента, так как, поскольку я был женатым студентом, и мы жили на научную стипендию и зарплату жены, подрабатывающей няней, я не мог оплатить работу настройщика. Поскольку ни моя жена, ни я, и никто из наших семей не обладал абсолютным слухом, я соотношу превосходный абсолютный слух наших дочерей с тем фактом, что я поддерживал фортепиано настроенным еще до их рождения. Одна из них может за несколько секунд идентифицировать до 10 нот, звучащих одновременно. Хотя моя жена и научила наших дочерей основам игры на фортепиано еще до того, как они научились читать буквы, мы ничего не знали об абсолютном слухе и никогда даже не думали о том, чтобы развить его у детей. Нас учили, что абсолютный слух – это редкий врожденный талант, и мы были потрясены, когда преподаватель игры на фортепиано, мадемуазель Ивонн Комбе, обнаружила у наших дочерей абсолютный слух (в возрасте 4 и 8 лет) во время занятий по сольфеджио. Хотя их не учили этому, да и не пытались учить, девочки приобрели абсолютный слух, и даже не знали, что он у них есть, потому что фортепиано было всегда настроено!
Комбе призналась мне, что хочет записать свои методы обучения игре на фортепиано (тогда ещё записывали на кассеты), так как она знала, что их использовало только небольшое количество преподавателей. Я перенял и стал использовать некоторые из этих методов, поскольку наши дочери применяли их каждый день, и после смерти Комбе осознал, что, если бы я не записал их, они были бы утеряны. Черновой набросок этой книги был написан в 1994 году, когда я менял работу и у меня было 6 месяцев свободного времени. Как и следовало ожидать, при написании этой книги мне пришлось разобрать такие вопросы, как «Почему этот метод работает, а другой нет?» и т.д., поскольку как раз этим и занимаются учёные. Мне также приходилось искать явно отсутствующие элементы и т.д., чтобы всё в этой книге было на своём месте, поскольку они являются необходимыми и бесспорно ценными. В науке нельзя просто написать что-то, потому что кто-то так учил, хотя так обычно делали в книгах по игре на фортепиано; необходимо обоснование, и, кроме того, каждому должно быть под силу воспроизвести результаты. Ошибочных убеждений не была лишена даже Комбе. Однажды она сжала мою руку и сказала: «Чувствуешь, у меня сильные руки, потому что я пианист.» Моё рукопожатие раза в два сильнее, чем у неё, но она всё же намного лучше играет на фортепиано.
После окончания работы над первым изданием я наконец-то смог впервые испробовать методы из этой книги. Их эффективность поразила меня и это, конечно, повлекло за собой закономерный вопрос: «Почему никто не написал такую книгу, ведь со времён Баха существовали тысячи искусных пианистов и сотни книг по игре на фортепиано, некоторые из которых были написаны самыми известными пианистами?» Если бы, когда я только начинал осваивать фортепиано, у меня была эта книга, я бы значительно продвинулся уже за несколько лет, как мои дети. Спустя 50 лет, посвящённых фортепиано, я наконец обнаружил, почему не преуспел в этом – меня никогда не учили!
Только спустя более десяти лет после окончания работы над первым изданием я понял, что для выполнения такой необъятной задачи, как создание пособия по игре на фортепиано, нужны пианист, исследователь, преподаватель, аналитик и писатель, которые готовы посвятить этому значительный отрезок своей жизни, и которым посчастливилось учиться у одного из лучших преподавателей игры на фортепиано, когда-либо существовавших в мире, – эти семь требований неосуществимы! Статистически вероятность такого события почти нулевая, что и является объяснением того, почему это до сих пор не произошло. У большинства пианистов нет подготовки, необходимой для исследовательской деятельности или обучения, см. (64) Почему величайшие пианисты не могут преподавать.
В течение 31 года я занимался аналитическими исследованиями. Я работал в сфере фундаментальных исследований (физикохимия поверхности на атомарном уровне), материаловедения (физика, химия, биология, машиностроение, электроника, оптика, акустика, металлы, полупроводники, изоляторы), а также в сфере решения производственных проблем (механизм отказа, безотказность, производство), используя в основном электронную спектроскопию.
Все ученые должны практически каждый день учиться, чтобы оставаться в курсе новых исследований. Так кто же их учит? Другие ученые! Это означает, что ученым постоянно приходится учить друг друга, и, в силу необходимости, они становятся хорошими преподавателями, поскольку публикуют отчёты, посещают конференции, ежедневно взаимодействуют с другими учёными на предприятии, на регулярно проводимых собраниях и во время обедов в столовой. Такие возможности редко бывают у преподавателей игры на фортепиано даже в консерваториях. Я опубликовал более чем 100 рецензируемых статей в большинстве ведущих научных журналов и написал около 1000 внутренних отчетов компании. Следовательно, меня можно считать подходящим по четырём из семи указанных выше требований; кроме того, я никогда не прекращал заниматься игрой на фортепиано в течение своей жизни, мне достаточно повезло познакомиться с Комбе, и в 1998 году я ушел на пенсию отчасти именно ради того, чтобы работать над этой книгой, поэтому неудивительно, что я преуспел в её написании. Я выражаю благодарность всем волонтёрам-переводчикам, которые перевели эту книгу на более чем 10 языков. Из продаж книги и активности использования Интернет-ресурса я подсчитал, что к 2013 году более чем 100 000 пианистов по всему миру пользовались этой книгой.